Пётр Кузьмич Кравченко

Отрывки из книги «Абраннікі вечнасці» «Полонез надежды»

…1993 год. В зале коллегии МИДа принимаю посла Италии Джанлуку Бертинетто по его просьбе. После посещения Падуанского университета и  открытия там доски в честь Франциска Скорины между нами установились очень добрые и конструктивные отношения. В ходе разговора прозвучало имя Михаила Огинского – ведь последние десять лет он жил и творил в Италии. Делюсь этой мыслью с Бертинетто, и одновременно оба «зажигаемся». Вырисовываются контуры нового проекта, который роднит, сближает наши страны и народы. Чем больше рассказываю итальянскому послу о счастливой и одновременно трагичной судьбе поэта и музыканта, тем больше прихожу к убеждению, что эта идея необходима, своевременна и будет иметь большой резонанс как в Италии, так и в Беларуси. Ведь она из той категории, которая воспитывает, вдохновляет нашу молодёжь. В конце разговора с послом мы уже союзники, увлечённо обсуждаем детали, прикидываем сроки.

Дом, где жил и умер М. Огинский… Оказалось, что с выяснением этого момента у нас возникнут трудности. Однако, обо всём по порядку.

Итак, проект по увековечению памяти М. Огинского в Италии. Прошёл 1994 год, наступил 1995-й, а проект почти не продвигается – нет денег. Радует, пожалуй, лишь то, что в пластилине доска уже готова. За очень короткий срок её сделал известный скульптор Валерий Янушкевич, которого очень ценю за самозабвенную преданность творчеству, трудолюбие и жажду познания, открытия нового. С затаённым дыханием вглядываюсь в удивительно тонкое, одухотворённое лицо композитора, любуюсь изящным ракурсом его фигуры на фоне дороги, уходящей вдаль, символической маленькой фигуркой в проёме двери флорентийского дома, двери, которая остаётся открытой. В середине – чеканные, торжественные аккорды полонеза «Прощание с Родиной». Чуть ниже – стая волков, терзающих жеребёнка. Всё гармонично, прекрасно закомпоновано, трогает пронзительной грустью, негой и изяществом.

Надпись на саркофаге М. Кл. Огинского.

Самое поразительное произошло через два года, когда мы приехали во Флоренцию. Оказалось, что Валерий, который никогда не видел последнего пристанища композитора, изваял на доске дверь дома, по форме полностью соответствующей действительной.

Искренне поздравляю Валерия с очередной творческой удачей. Теперь, нам кажется, дело за малым – найти деньги, отлить доску в бронзе и установит во Флоренции. Встречи, письма, поездки и переговоры, и в конце концов земляки М. Огинского  - молодечненцы и сморгонцы – не подводят: проект профинансирован. Особые слова благодарности трудовым коллективам города Сморгони и особенно председателю горисполкома Илье Ивановичу Раку, который внёс наибольшую лепту в реализацию этого проекта.

В августе 1995 года вместе с господином Бертинетто посещаем Молодечно, Сморгонь и Залесье, на протяжении дня постигаем необыкновенное очарование «малой родины» композитора. Дворец, платина у озера, прогулка по заросшему парку, несколько минут молчания и раздумий у камня-валуна композитора – символа вечности с трогательным посвящением…

Джанлука Бертинетто и я потрясены почти трёхчасовым рассказом о М. Огинском, который с каким-то особым трепетом , волнением ведёт наш гид – директор усадьбы-музея в Залесье Сергей Иванович Веремейчик. Что только не делает этот удивительный человек, художник по образованию, музыкант по склонности души, поражающий всех своей богатой, одухотворённой натурой. Здесь и детский театр с элементами оперы, и научные изыскания в архивах, и составление генеалогического древа Огинских (первого и, насколько я понимаю, достоверного с научной точки зрения), и множество экскурсий, в каждую из которых он вкладывает весь жар своей души. Бросить столицу, приехать в Залесье и всего себя отдать детям, музыке, Огинскому – это достойно восхищения и поклонения! Будет жить наша Беларусь, если будут жить и творить с нами рядом такие удивительные люди.

Казалось, всё ясно, планы чётко определены и все трудности позади. В действительности оказалось, что они ещё и не начинались. Сформирована делегация, куплены билеты, получены визы, и вдруг выясняется, что нет подтверждения из Флоренции. Точнее – нет достоверной информации о доме, в котором прожил последние годы М. Огинский: кому он принадлежит, даст ли хозяин «добро» на установку мемориального знака.

Томительно тянутся дни. Переговоры Джанлуки Бертинетто с мэром Флоренции не дают результата: дом не известен. Не проясняет ситуацию и вмешательство нашего генерального консула в Риме Сергея Николаевича Шиловича. Не дают результата и консультации с нашими польскими музыковедами – никто не знает. И вдруг в тайниках памяти всплывает информация о полутора десятках писем, отправленных М. Огинскому из Москвы во Флоренцию. Созревает решение: запросить Государственный архив древних актов России. С помощью Александра Николаевича Михальченко – председателя комитета по делам архивов Республики Беларусь – через считанные часы у меня в руках факс, в котором сообщается, что «в фонде 12 «Дела о Польше и Литве» хранится переписка М. Огинского с разными лицами, где в письмах, адресованных ему во Флоренцию, указан следующий адрес: Флоренция, пьяцца Санта Мария Новелла, каса (дом) Мариони. Других адресов М. Огинского во Флоренции в деле не обнаружено». Посылаем эту информацию во Флоренцию – и вновь отрицательный ответ: «Установить, кто сегодня проживает в этом доме, невозможно».

Накатывает отчаяние. Поездку приходится отложить. Проходят, нет, пролетают месяц за месяцем.

И вдруг – светлая полоса. По инициативе директора Молодечненского музыкального училища имени М. Огинского Г.С. Сороко была отлита копия «Флорентийской» доски, и возникла идея установить её на здании училища. Кто его знает, состоится ли поездка в Италию, рассуждали мы, а здесь, на «малой родине» композитора, прекрасный мемориальный знак уже будет отлит.

26 ноября 1995 года открытие мемориальной доски состоялось. Она – точная копия той, которая позже будет установлена во Флоренции. В правом углу – краткая информация на итальянском языке: «В этом доме с 1823 по 1833 жил великий композитор Михал-Клеофас Огинский». В левом – тот же текст на белорусском языке и информация специально для города Молодечно: «Это копия доски, установленной во Флоренции, в качестве дара благодарной Беларуси». Смелое решение: заявлять то, что ещё не стало реальностью и при определённых условиях могло быть просто не реализовано.

К сожалению, на это мероприятие не смог приехать Джанлука Бертинетто. Уникальное совпадение. Он готовился на следующий день открыть на здании посольства в Минске доску в честь Скорины – копию той, которая была установлена в октябре 1992 года в Падуанском университете. Приятно, что эти два события в нашей культурной жизни не были обойдены вниманием в вечерней информационной программе «Панорама» в начале и в конце передачи были показаны два сюжета – один из Молодечно, другой – из Минска.

За окнами мартовская капель. На письменном столе – записка из итальянского посольства: «Срочно просим позвонить. Господин Бертинетто». Связываюсь с ним и получаю долгожданное известие – найдено свидетельство о смерти М. Огинского, где указаны улица и дом, все формальности утрясены, есть согласие хозяина дома на установление доски и приглашение мэра посетить Флоренцию.

Наступает самый важный, заключительный этап нашей истории. 30 марта 1996 года наша маленькая делегация улетает в Рим, а во второй половине дня в воскресенье, 31 марта через старинный пригород Флоренции Черозу, где расположен знаменитый средневековый монастырь, въезжаем в город.

Срезу же у отеля – привокзальная площадь. На этом месте когда-то находилось монастырское кладбище и до переноса в храм-пантеон Санта Коче покоился прах М. Огинского. Теперь здесь «суета-сует» большого итальянского города, и ничего не напоминает последнего пристанища клира и людей светского звания этого уникального города.

….И вот – долгожданный пантеон, храм Санта Коче. Замираем и вслушиваемся с слова Стендаля: «Там, направо от входа, гробница Микеланджело. Далее гробница Аьфьери работы Кановы: я сразу узнал величественную фигуру Италии. Затем я увидел гробницу Макьявелли, а против Микеланджело покоится Галилей. Какие люди! И вся Тоскана могла бы присоединить к ним Данте, Бокаччо, Петрарку. Волнения моё было так велико, что граничило с благоговением… Жизненные силы во мне иссякли, и я едва двигался, боясь упасть».

Необыкновенное волнение испытывали и мы, приближаясь к саркофагу М. Огинского, расположенному в правом крыле собора, невдалеке от алтаря. По существу, это отдельная капелла Кастеллани с тремя захоронениями. В ней справа – последнее пристанище композитора. Надгробие скромное, отнюдь не помпезное. Изваянное из белого каррарского мрамора, с бюстом М. Огинского в центре. Надпись по-латыни – дань традиции – «Князь Козельский-Огинский». Знал, был готов, но всё равно был поражён двойной родовой фамилией. Тем самым подчёркивались древность происхождения, принадлежность к княжескому роду, ведущему своё начало с XІІІ века.

...И вот наступил долгожданный день – 2 апреля 1996 года. Утром у всех приподнятое настроение. Встречаем Джанлуку Бертинетто и С.Н. Шиловича, которые прибыли из Рима. Все вместе направляемся в пантеон. Нас встречают официальные лица из мэрии. В капелле Кастеллани, где покоится прах М. Огинского, уже ждут студенты и преподаватели Флорентийской музыкальной академии в строгих чёрных костюмах, белых рубашках и блузах. Ровно в 11.00 возлагаем корзину цветов к надгробию М. Огинского. Минута молчания. В голове проносится: «Боже, как фанатично и самозабвенно любил Михаил Огинский цветы! Ведь до поздней осени Залесье утопало в цветах».

Затем – поминальный концерт из произведений Огинского и Гайдна. В заключение под сводами собора звучит полонез «Прощание с Родиной», и сотни незнакомых людей, стоя, слушают его. Полонез, который М. Огинский называл не иначе как «очень любимый», звучит возвышенно, трагично и гордо, звучит как своеобразное предупреждение людям сегодняшнего дня. Трудно передать то состояние, которое мы, земляки М. Огинского, испытываем в эту минуту. Ведь Григорий Сороко и Вячеслав Рак, входящие в состав делегации, родом из деревни Турец-Бояры, что в семи километрах от Залесья. По некоторым архивным данным, среди крестьян, живших в конце ХVIII -  начале XIX века в Залесье, очень часто встречаются люди по фамилии Рак. Среди тех, кто в начале XIX века возводил дворец в Залесье, был, на пример, Яков Рак. Не исключено, что это мог быть один из прапрадедов В.И. Рака, по семейным преданиям, игравший к тому же на скрипке. Как тесно в этом мире всё переплетается!

Спустя час начинается церемония открытия мемориальной доски в честь М. Огинского. Несколько слов говорю я, затем вице-мэр Флоренции господин Альберто Браска, Джанлука Бертинетто, С.Н. Шилович, зачитывает приветствие правительства Республики Беларусь властям города Флоренции. С особым удовольствием представляю автора доски и даю слово В. Янушкевичу. Затем вместе с вице-мэром снимаем полотнище и открываем доску. Аплодисменты, улыбки, взаимные поздравления, и всё это – под проливным дождём. Наши итальянские друзья обращают внимание на надпись в левом углу доски. Ведь она на белорусском языке. Не верится, что всё позади. Какие-то тихие, опустошённые поднимаемся на второй и третий этажи дома, осматриваем комнаты, любуемся расписным плафоном гостиной второго этажа.

…Проект, которым мы занимались три года, нашему государству не стоил ни рубля. Все деньги собрал народ. Как тут не вспомнить удивительную историю, которая произошла в XIX веке в Чехии, в Праге. Трижды горел национальный театр. И трижды чехи собирали деньги, возрождая из пепла прибежище национального духа. И когда возродили окончательно, на фронтоне театра изваяли надпись: «Народ – себе».